21 июня 1941 года в школах проходил выпускной вечер. И моя мама – Маргарита Павлова тоже прощалась с ученичеством. Я записала мамин рассказ о том, чем ей запомнились день начала войны и день Победы и много-много дней между ними.
– В Ташкенте царило лето, у школьников – выпускной. И в нашей школе N 124 тоже. Мы разбрелись с выпускного вечера под утро. Договорились часов в десять встретиться у одноклассницы Тамары Козловской и еще погулять. Собрались. А тут в окно стучат соседи и кричат: «Война, война!». Мы-то ничего толком еще не поняли, а мама Козловской сжалась, разрыдалась. Она сразу подумала о сыне – Абраша служил в Белоруссии на границе. Мы выбежали на улицу. Казалось, тут был весь район, все жестикулировали, женщины плакали. Конечно, никакого веселья у нас не состоялось. Разошлись по домам.
Ребят-одноклассников стали призывать в армию, а кто-то пошел добровольно. Начались проводы то одного, то другого. Сперва сходились к дому, оттуда шли к военкомату. Там и плакали, и плясали, потом всей толпой провожали на вокзал.
Мы, девчонки, тоже ходили с ребятами в военкомат записываться в добровольцы. В очереди стояли. Помню, как военком по-доброму на нас посмотрел и сказал: «Дочки, неженское это дело. Идите домой. Потребуется – призовем». В другом военкомате, видно, не такой служил военком. Нашу подругу взяли в армию летчицей. Через два месяца она погибла.
Незадолго до этого родители купили радиолу – большой приемник. В начале войны всех обязали сдать приемники на хранение, чтобы не слушали немецкую пропаганду. Тогда же сделали в домах радиоточки. Мы слушали все новости с фронтов и из тыла. А о победе первым сообщил сосед Павлик. Он был года на два старше меня. Когда началась война, он уже служил, а месяца за два до ее окончания его демобилизовали, вероятно, по ранению. 8 мая он пришел в полночь и сказал, что война закончилась: «Будет сообщение». Мы ждали, но сообщения не было. А утром, часов в семь, в городе уже все знали, что Победа – по радио услышали.
Я побежала в Политехнический институт, где училась. На улицах все поздравляли друг друга, обнимали и целовали военных. В институте уже начался митинг. Все выступали, я тоже выступила. Затем мы пошли в главный корпус, который находился рядом с парком. Там собрались студенты и преподаватели со всех факультетов, и все вместе отправились на площадь. Нас не звали, не обязывали. Это было общим порывом. Шли колонной, как на демонстрации. И такие ряды стекались в центр по всем улицам.
В институт я поступила в 41-м на горный факультет. Девчата выбирали мужские профессии. Осенью студентов отправили на хлопок на месяц. Вернулись мы к ноябрьским праздникам, позже всех. Уже было холодно, мы пообносились, грязные. Пальтишки ободранные, ботинки разваливаются. Подходим с подругой к воротам нашего двора, остановились попрощаться. А соседка тетя Таня, увидев, выглянула из окна: «Идите, идите, здесь не подают». Я ей говорю: «Тетя Таня, так это ж я, Маргарита!». Она ахнула.
К этому времени уже все студенты устроились на работу. Неработающим хлебные карточки не давали. Надо было и нам устраиваться. Знакомые девочки шили парашюты. Фабрика располагалась в центре, сравнительно недалеко от института. Но мест там не оказалось. Можно было устроиться на Авиационный завод или Ташсельмаш. Туда и направились с подругами. Проходим мимо Драматического театра, а там объявление висит: «Требуются кочегары». Переглянулись друг с другом: «Что, у нас не получится печи топить? Дома же топим. Пойдем в кочегары!».
Зашли в приемную: «Нам к директору». Нас пропускают в директорский кабинет.
– Вам чего, девочки?
– Мы пришли на работу устраиваться.
– В артистки?
– Нет, в кочегары.
Находившиеся в комнате мужчины-артисты расхохотались:
– В кочегары?!
Леня, машинист сцены, посомневавшись, сказал:
– У меня двух парней на фронт забрали. Может, девчонки подойдут?
Мы хором:
– Возьмите нас!
Он повел показывать закулисье, где стояли мебель, стены, лестницы... Так нас с подругой Галкой взяли в театр, где мы вечерами работали. Помню, что зимой было ужасно холодно.
К Новому 1942 году мама мне сшила черное платье. К нему – белый воротничок и манжеты, которые пристегивались и отстегивались. Это потом я варьировала, а тут оно новое. После спектакля в него и переоделась. На сцене стояли столы. На них было даже шампанское – тогда еще что-то было из старых запасов. В декабре под Москвой началось наступление. Фашистов отбросили, и мы за это, за победу всем коллективом поднимали бокалы.
В Ташкент многих эвакуировали, в том числе и киноартистов. Как-то идем с сокурсницами из института по Пушкинской в сторону Сквера, а перед нами шествует компания: мужчины в костюмах, дама с лисой на плечах. Догоняем, чтобы слышали, и ехидничаем: «Своих забирают на фронт. А тут понаехали!». Они оборачиваются: «Это вы про нас?» – «Про вас!». И мы узнали знаменитых Ивана Переверзева, Лидию Смирнову, Марка Бернеса. Дальше шли вместе. А потом они свернули в один из домов, наверное к Бернесу – он жил на Пушкинской. Мы с ними и позже встречались, когда артисты кино давали концерт в нашем театре.
Больше двух лет проработала рабочим сцены. В это же время дежурила в госпитале, размещенном в школе N 18 рядом с институтом. Мы не говорили, что некогда. Рыли каналы, копали картошку, ездили на строительство в Ангрен, на угольные разработки. Сейчас не верится, что все успевали. Как ухитрялись? И на концерты ходили, и в оперный театр. Билетерши нас узнавали и даже без билетов пускали. В «Фаусте» особенно нравилась «Вальпургиева ночь». Прибежим: «Уже была?» – «Нет еще». Билетерша пропустит и подскажет, где есть место. Залы были полные.
Как выживала наша семья? Папа работал на заводе. А видимость достатка создавала мама. Когда началась война, она отдыхала в Кисловодске на курорте. Добиралась оттуда домой несколько месяцев (ведь уже вовсю шли бои) через Каспий, Красноводск. Работу потеряла, образование – всего шесть месяцев ликбеза. Потом устроилась на завод вахтером – ворота открывала. Летом дежурила в садах сторожем. Без ружья, конечно. Какое ружье? Крик, шум поднять – вот и вся охрана.
Мне казалось, что мы жили лучше многих моих подруг и двоюродных сестер. На троих (брат – в армии) было три рабочие карточки. Могли часть сэкономленного хлеба продать и купить крупу. Еще держали козу и свиней. На семью из четырех человек – одна комната и прихожая. В прихожую на ночь со двора заводили живность. Ночью мы с мамой пекли пирожки с картошкой, чтобы к шести утра успеть к пересменке на военный Таштекстильмаш. Затем я прибегала домой. Надо было свиней вывести, коридор вымыть, козу подоить.
Сокурсники дразнили меня козой. В самый ответственный момент приходилось бежать ее доить. Подоив, снова мчалась в институт. Вечером еще бывали репетиции и выступления хоркружка. И переписка с нашими ребятами, ушедшими на фронт. Мы их письмами поддерживали. Пустого времени не было. Все занято до минуточки. Спектакли в Драмтеатре начинались и заканчивались поздно. Иду ночью с работы. Фонари не горят, нет света и в окнах.
Трудно пересказать. Рассказ о войне не дает полного о ней представления. Мы ее пережили. Уже через сколько лет после войны, бывало, муж Всеволод проснется ночью, сядет, весь мокрый. «Что случилось?» – «Война приснилась».
Абраша, брат моей подруги, вернулся после войны из плена зимой. Я залетела в их дом вся в снегу, веселая, со смехом. Он на меня посмотрел. Никогда не забыть этот взгляд. Он смотрел оттуда, из концлагеря. Выжил, потому что представлялся белорусом Козловским. Выжил, как говорил, потому что научился воровать. Вернулся с туберкулезом. В Ташкенте жить ему не разрешили. Уехал в какой-то отдаленный поселок. Какой там мог быть уход за ним? Года через три Абраша умер.
Вскоре после войны умер и Саша – первая моя любовь. В школе мы сидели с ним за одной партой. В 1941-м его призвали, но на фронт не послали. Мама – русская, а отец – немец. Фамилия – Юстас. Его направили в рабочие войска. И там за то, что он Юстас, над ним издевались. Возвратился больной. Мне прийти не разрешил: «Вот когда выздоровлю». Я уехала на практику в Киргизию, где мы вели геологические изыскания под будущую Токтогульскую ГЭС, а когда вернулась, его уже не стало.
Вернулся живым брат. Он не должен был служить по малолетству, но приписал себе пару лет. Пришел брат моего школьного товарища, ушедший служить в армию в 1939-м и встретивший войну на западной границе под Тернополем. Он стал моим мужем.
Как все менялось после войны – это другая история. Счастливая и мирная.
Записала
Наталия ШУЛЕПИНА,
журналист.
